4 января 1700 г. в Москве под барабанный бой был объявлен указ Петра I об упразднении старомодного русского платья. К 1 декабря 1700 г. предписывалось сменить весь гардероб мужчинам, а к 1 декабря 1701 г. то же самое наказывалось их «женам и дщерям» — чтобы они с мужчинами «в платье были равные, а не розные». С тех, кто не подчинится указу царя, было велено «брать пошлину деньгами, а платье (старомодное — Н. П.) резать и драть». Просторные наряды княгинь и боярынь в законодательном порядке приказано было сменить на «образцовые немецкие женские портища» — т. е. платья с корсетом и юбками до щиколоток, а вместо венцов и кик украшать головы фонтажмами и корнетами.

Петр мечтал одним махом искоренить традиционную русскую одежду. Однако переход к европейскому платью оказался делом длительным и сложным, причем не только в консервативной деревне, но и в городах, ведь ломались старые привычки, традиции и вкусы. Национальный русский костюм формировался столетиями. Он учитывал климатические особенности и сложившийся образ жизни, был функционален и удобен. «Насмешкой и ругательством», по словам дворянина Ивана Неплюева, были встречены западные моды в России. Туго перетянутые «осиные» талии, непокрытая голова противоречили устоявшимся у русских понятиям о красивом и безобразном, разрешенном и запрещенном. Современники не уставали иронизировать по поводу мод, отмечая, что даже в столице с ними «насилу уставились за три года».

Энтузиастами и пропагандистами новой манеры одеваться, первыми оценившими удобство моды и привлекательность роскоши, были молодые столичные дворянки. Затянутые в жесткие корсеты, в башмаках на высоких каблуках, со сложными прическами, барышни легко преодолели первоначальную скованность, в то время как их матушки в сердцах проклинали «мерзкие новшества». Особенно неуютно ощущали себя представительницы старшего поколения на публичных ассамблеях и балах, где было многолюдно и жарко. Да и манер они новых не знали.

Однако самые дальновидные из родительниц поспешили позаботиться о своих «премноголюбезных чадах». Для них, ранее сидевших в светелках на женских половинах теремов, родители выписывали теперь из-за границы специальные журналы «перспективных моделей» (первое российское регулярное издание такого рода — «Модное ежемесячное сочинение, или Библиотека для дамского туалета» стало выходить в Петербурге лишь в 1779 г.) Для них же отныне не только приглашались учителя танцев и словесности, гувернеры и гувернантки, но и искались портные, способные сшить платье на европейский манер. Присутствовавшие на тогдашних празднествах послы и их приближенные не могли не отметить, что уже к 10-м гг. XVIII в. женщины при русском дворе «красились, причесывались и одевались уже очень хорошо, по иноземному образцу», «не уступая француженкам и немкам».

Одежда дворянок — парадная, нарядная и даже повседневная — по силуэту стала походить на французский костюм конца XVII в. Состояла она из распашного платья, юбки и корсажа, надевавшихся поверх льняной сорочки. Особенно непривычным для русских барышень был жесткий корсет, впервые появившийся в Испании XVI в. и распространившийся по всей Европе. Став привилегией и мукой российских знатных дам, «упакованных» отныне в деревянные планки и китовый ус, корсет не позволял фигуре сгибаться и призван был придавать ей горделивую осанку. Дышать в корсете было нелегко, многие дамы с непривычки падали в обморок.

Застежка у корсетов (шнуровка) была, как правило, сзади, так что самостоятельно избавиться от модного новшества было почти невозможно: корсеты одевали и снимали с богатых дворянок их девушки-служанки. Ношение корсета делало организм женщины более уязвимым для легочных и желудочных заболеваний, осложняло вынашивание детей. И все же желание не отстать от моды побеждало веления разума. Все нарядные женские платья в России XVIII в. были непременно на обтянутых шелком корсетах, украшенных позументами, кружевом, пуговицами и шнурами.

Корсет контрастировал с огромными юбками, которые кроились круглыми. Чтобы они выглядели пышнее и шире, под них надевали специальные каркасы — фижмы. По этому поводу современники иронизировали: «Если бы мода заразила простых баб, так бы и способа не было по улицам ходить...» Зимние юбки на фижмах простегивались с ватином: широкие юбки были уместны в теплой Франции, а при русских холодах традиционная многослойная женская одежда куда лучше обеспечивала сохранение тепла.

Верхнее распашное платье российских дворянок XVIII в. — роба (от франц. «la robe» — платье) переняло на себя знаковые функции традиционных опашней и летников: как и они, оно характеризовало его носительниц по степени знатности и богатства. Парадные робы придворных дам украшались множеством камней, золотого и серебряного шитья, кружев, лент и цепочек. Императрица Екатерина II приняла даже решение умерить это состязание в роскоши, распорядившись соблюдать простоту кроя и декора одежды и предписывала не использовать «кружев шириной более двух вершков» (9 см).

Однако силуэт робы и особенности ее декора менялись, и не раз, в течение столетия, подчиняясь не столько императорским указам, сколько общим тенденциям развития мировой моды. Женскому костюму первой половины XVIII в. были присущи величественность и торжественность, достигавшиеся пышной отделкой. Остро модными тогда считались длинные, напудренные локоны, прически с высокими украшениями из кружев, броская косметика. Одежда женщин 1700-1740 гг. дополняла и являла собой стиль «барокко», господствующий тогда в архитектуре, живописи, скульптуре.

С середины XVIII в. россиянки одевались уже в соответствии со стилем «рококо», манерным и слегка вычурным. Парадные платья того времени были изящны и графичны, а женские фигуры выглядели в них миниатюрными и хрупкими. Платья дополнялись искусно выполненными высокими прическами, в косметике были популярны «мушки».

К 70-м гг. и этот стиль сменился, заставив женщин отказаться от начесов, корсетов и фижм. На смену рококо пришел так называемый «неоклассицизм». Исчезли напудренные локоны и косы, формы одежды стали проще и строже, ее крой — целесообразнее. Фасоны женских платьев «научились» быстро откликаться на события культурной и политической жизни. Обсуждение в России «польского вопроса» (1770-1790-х гг.) отозвалось появлением мягко драпированной распашной юбки полонез. События конца XVIII в. во Франции сделали популярными иной фасон — свободный, подобный древнегреческим хитонам.

Не стоит думать, однако, что смена европейских стилей коснулась манеры одеваться всех сравнительно богатых россиянок XVIII столетия. В то время как придворные платья петербургских модниц являлись наисложнейшими по конструкции произведениями портновского мастерства, — в повседневной одежде обычных дворянок, сшитой из фланели, шерсти, однотонного плотного шелка или батиста, — не было никакой вычурности. Платьев и вообще нарядов в гардеробе столичных и провинциальных дворянок было довольно много, все они со второй половины XVIII в. стали различаться по назначению.

По утрам российская дворянка должна была надевать «утренние платья» светлых тонов, часто просто белые. После 10-11 часов она переодевалась в «домашнее платье», шившееся с минимумом оборок, лент и иных украшений. В случае выхода в город принято был надевать «платье для визитов» — костюм, состоящий из длинной юбки и курточки (сюртучка, казакина, кафтана или полушлафрока). Шились они разной длины. Если говорить о рисунке, то россиянки того времени по традиции отдавали предпочтение тканям с мелкими цветочным узором или полоске.

Непременным атрибутом повседневной и даже некоторой праздничной одежды стали в то время платки, шарфы, косынки и накидки. Их в России носили не только для красоты, но и для тепла. Мода, идущая из жарких стран и рекомендующая тонкие ткани и открытые плечи не всегда соответствовала российскому климату. По той же причине в российской моде прочно прижились с петровских времен чулки: хлопчатобумажные и шерстяные для повседневной носки, шелковые — для торжественных случаев. В первой половине XVIII в. они были преимущественно цветные, иногда — с вышивкой. Позже, в 60-70-е гг. XVIII в. мечтой придворных модниц стали белые ажурные чулки со сложным, изысканным рисунком и вышитой стрелкой.

Обувь, как и в стародавние времена, женщины в России XVIII в. предпочитали остроносую. Туфли на высоких каблуках (до 10 см) для балов и торжеств шили из парчи, бархата, атласа. «Высокие башмаки», как назвал чех Иржи Давид обыкновенные сапожки, изготовляли из кожи. К концу столетия каблук на женской обуви стал считаться «модой прошлого дня», уступив место узеньким тапочкам без каблука с приподнятым носком, получившим наименование стерлядки (по названию распространенной тогда рыбы).

Важную роль в течение всего столетия имели в облике российских дворянок прически. В допетровской Руси замужние женщины всех сословий считали постыдным появление «в обществе» с непокрытой головой. Поэтому ни о каких прическах и речи не было. Однако для европейского костюма они были необходимы. Новый этикет, заставив забыть ветхозаветные правила, потребовал от светских женщин разорительных трат на шиньоны, парики, каркасы для причесок, а также шпильки, заколки. Везли их «по балтическим волнам» из дальних стран.

В обоих столицах, да и в провинции появились десятки умельцев парикмахерского дела, умеющих «соорудить» к торжественному вечеру или балу нечто несравненное. «И в том украшении излишнем себя истощают», — резюмировал И. Т. Посошков — бережливый купец, один из первых представителей нарождающейся в России буржуазии. Траты на украшения для волос и другие предметы роскоши казались ему непозволительной расточительностью, обеднявшей не только не только самих женщин и их семьи, но и в конечном счете всю страну.

Между тем, мода на прически не стояла на месте. Сами они стремительно «росли» в высоту. Если в петровское время достаточно было лишь завить волосы в локоны, разложив их по спине и плечам, то к 80-м гг. XVIII в. прическа знатной дамы требовала многих часов кропотливой работы парикмахера, богатой фантазии и вкуса, гармоничного сочетания волос, лент, перьев или цветов. От традиционного представления о красивом лице осталось лишь стремление не закрывать чела (лба). Для этого делались высокие зачесы над ним, зрительно его увеличивающие. Какие-либо челки или короткие пряди на висках или у щек отсутствовали.

В последнее десятилетие XVIII в. прически, как и крой одежды упростились. Исчезли шиньоны, парики, в моду пришла естественность. Увлечение античностью, легкими, прозрачными тканями, потребовало новой косметики. «Благородная женщина должна убегать такого недостатка, как румяные щеки, — поучал один из журналов того времени, Зритель. — Сухощавость, бледность, томность — вот ее достоинства». Использование румян, сурьмление бровей стало считаться «дурным тоном», пристрастием представительниц низших сословий, сохранивших «седую древность во всей оригинальности».

Действительно, одежда российских крестьянок оставалась традиционной. Как и семь веков назад, непременной частью ее была руба (сорочка), но делать ее стали сшивной. Верхнюю, видную часть, так называемую обнимку (лиф) и рукава кроили из более тонкой материи, а нижнюю, исподнюю — из ткани попроще, например, холстины. У ворота тонкую ткань сорочки собирали в сборку, пропуская несколько рядов «вздержек», равно как и рукава у запястья были «весьма морщиновато на руку набранные».

Поверх сорочки крестьянок надевали глухой или распашной сарафан, иногда поверх юбки — поневу. Сарафан и юбка были очень длинными, что вместе с продольной орнаментацией или пуговицами сверху донизу способствовало зрительному «вытягиванию» фигуры. Датский посланник Юст Юль в начале XVIII в. верно подметил, что «высокий рост является у них (русских — Н. П.) почетным отличием и одним из условий красоты». Сарафаны шили из домотканины, нарядные — из плотного шелка. Высоко под грудью их подпоясывали. Когда ткань сарафана не хотели мять поясом. то его надевали вниз, под сарафан, на сорочку, что, по сути дела, заменяло бюстгальтер.

Сверху на сарафан надевалась нагрудная одежда, по традиции короткая, едва доходившая до пояса — телогрея, душегрея, шугай (с рукавами) или епанечка (без рукавов). Особенно полюбился российским горожанкам шугай, название которого произошло от слова «шугать» — то есть пугать, отгонять: в провинции долго не могли привыкнуть к западной моде. И в городе, и в деревне вовсю носили также накидки, верх которых делался из ткани, а подкладка из меха. Края накидок — отголосок старой традиции — часто опушали мехом.

В отличие от традиционных нагрудных одежд, накидки были похожи на западные пелерины, иногда имели даже меховой воротник (епанча). Смешение традиционного вида распашной одежды с элементами европейской моды было хорошо заметно и в появившихся впервые в России XVIII в. салопах (ассалопах). По крою это был род круглого плаща. Верх его, как и в традиционных русских накидках, часто делался атласным или шелковым, низ мог быть просто шерстяным. Салопы шились свободными, широкими, имели прорези для рук и незнакомые традиционной русской одежде капюшоны.

Зимой, в морозы, крестьянка или горожанка по-прежнему не могла обойтись без шубки. Крой их мало изменился по сравнению с X-XVII вв. Как и прежде, существовали шубки короткие (до пояса) и до пят, носимые в рукава и в накидку, вседневные (заячьи, беличьи и из других нестойких мехов) и праздничные, которые крыли ярким шелком, преимущественно бирюзового или малинового цвета. К шубам носились очень распространенные в XVIII в. капоры — пришедшие из Германии шапочки, отороченные мехом, или же шапки с тульей, похожей на колпак, которые выгибались набок. В морозы этот наряд дополнялся матерчатыми муфтами, опушенными мехом.

Проникновение элементов европейской моды в традиционный русский костюм проявилось вначале в незнатной городской, а затем и в крестьянской среде в появлении платья-костюма, именовавшегося «немецким». Костюм состоял из юбки, кофты и головного платка. Комплекс женской одежды с юбкой не был типичным для России вплоть до второй половины XVIII в. Раньше так могла быть одета лишь иностранка или жительница польско-литовских земель. К 60-70-м гг. XVIII в. кофта с юбкой стала обыденной одеждой многих тысяч жительниц России. Иногда они дополнялись поясным фартуком, тоже заимствованным из Европы. К концу века у обычных кофт стали делаться воротники из другой, более нежной ткани, которая сосбаривалась мелкую складку или представляла собой видоизмененный шарфик.

В купеческой среде косынку, шарф, платок или шаль носили на голове, повязывая таким образом, чтобы кончики завязок соединялись надо лбом (так называемая головка). Крестьянки, помимо платка, надевали собственно головной убор, девичий или женский. Дома и на полевых работах крестьянки могли быть в одном повойнике — чепце, закрывавшем волосы. Но «на люди» (на выход, на праздники) поверх него непременно надевались кокошник или кика. Высокие и плоские, обтянутые материей или даже кожей, украшенные бусинами, металлической нитью, стеклярусом, с фатой и без — все они определяли местное своеобразие крестьянского женского костюма.

Именно по головному убору можно было догадаться, откуда родом женщина и где живет ее семья — в Тамбове или на Псковщине, в Туле или в Перми. Поверх кокошника или кики в холодное время носили еще и платок, сложенный треугольником. Концы его слегка подвязывали под подбородком (или закалывали брошью). Девушки в деревне по традиции оставляли косы открытыми, вплетая в них ленты, золотые и серебряные нити. На севере принято было заплетать косу с жемчужной «низкой».

Обувь крестьянками и небогатыми горожанками тоже носилась традиционная. Россия оставалась «лапотной»: лапти были самой распространенной летней обувью, в которой ходили по грибы, пасли скот, косили траву. Для зимних морозов, осенней и весенней слякоти они были неподходящи. Поэтому простая кожаная обувь — калиги, поршни — была не менее характерна для женского костюма и оставалась по-прежнему в ходу. Как и раньше, делали ее из целого куска сыромятной кожи, ногу заматывали для тепла полосками ткани, онучами, а обувь подвязывали к ноге ремешками. Зимой в деревне очень практичны были валенки из плотно сваленной шерсти, щетины и конского волоса (из пуда шерстяного войлока получалось 10-12 пар). Разумеется, модницы-горожанки не могли надеть валеную обувь к своим европеизированным платьям. Несмотря на угрозу простудиться, они предпочитали тонкие кожаные сапоги, порой дорогие импортные, не приспособленные к русским холодам, но подходящие по стилю к костюму.

Таким образом, XVIII столетие внешне еще более отделило крестьянку от горожанки, а тем более от дворянки. Зажиточные слои города больше ориентировались на Запад. Причем именно женщины, по наблюдениям иностранных путешественников, описавших русский быт того времени, оказались наиболее приверженными «чужестранному модному платью». «Русская женщина, еще недавно грубая и необразованная, так изменилась к лучшему, что теперь мало уступает немкам и француженкам в тонкости обращения и светскости, а иногда даже имеет перед ними преимущества», — писал голштинский дворянин Ф. В. Берхгольц, связывая проникновение в Россию европейской моды и изменение стиля поведения людей.

Но российская деревня была настроена к западной моде иронично, порой — враждебно. Народное представление о чужестранных модах дают лубочные картинки XVIII в., производившиеся частными фабриками и отражавшие нехитрый вкус широкой публики. Особым спросом пользовались в простом народе лубки на тему «злой» и «доброй» жены. Первая всегда изображалась в европейском («немецком») платье, вторая — в старинной русской одежде. Разряженные по европейской моде красотки с высокими прическами ассоциировались в народном сознании с бездельем, дурным, капризным характером, отсутствием целомудренной скромности. Устойчивое желание сохранить традиционный стиль в одежде отражало приверженность массы населения России проверенному веками образу жизни. Сближение же и взаимодействие двух тенденций — европейской и традиционной — во внешнем облике россиянок, начавшееся в XVIII в., шло в средних слоях города. Процесс этот развивался медленно, но был необратим.

В начале XIX в. число женщин в России, предпочитающих традиционному старинному платью причуды моды, стало расти с нарастающей быстротой. Как и в XVIII в., в первую очередь это были молодые горожанки. И хотя костюм россиянки в деревне, а нередко и в столице позволял догадаться о национальной и сословной принадлежности его обладательницы, размере ее достатка, возрасте, семейном положении, происхождении, все же знаковая символика костюма россиянок несколько стерлась или приняла иные формы.

Несомненное влияние на российский женский костюм XIX — начала XX вв. оказали два открытия в истории мирового швейного дела. Первым было изобретение в 1801 г. «жаккардовой» машины, позволявшей получать полотно с любыми переплетениями нитей и сложным орнаментом. Вторым событием было изобретение швейной машинки, получившей, правда, распространение лишь после 1850 г.: именно тогда ее усовершенствованный вариант, созданный И. Зингером, в несколько лет приобрел мировую славу. В Россию швейные машины импортировались из США и Германии.

В начале XX в. количество их исчислялось сотнями тысяч, но распространялись они, в основном, в городах. В деревнях одежда шилась по старинке вручную, «двойным мелким швом», по которому портной, описанный Н. В. Гоголем, «для прочности проходил собственными зубами, вытесняя ими разные фигуры». В начале же XIX в., когда промышленное производство гуртового платья еще не было налажено, вручную изготовлялись все роскошные наряды столичных щеголих.

В первые годы XIX в. женская мода России не отличалась сложностью форм. Во всем искусстве господствовал неоклассицизм с его законченностью и естественностью, получивший в российской моде наименование «стиль империя» или шемиз (от франц. «chemise» — рубашка). В России этот стиль господствовал с конца XVIII и не исчез до конца 10-х гг. XIX в. «В нынешнем костюме, — писал журнал Московский Меркурий за 1803 г. — главным почитается обрисование форм. Если у женщины не видно сложения ног от башмаков до туловища, то говорят, что она не умеет одеваться...» Тончайшие платья из муслина, батиста, кисеи, крепа, с завышенной линией талии, большим декольте и узким коротким рукавом, российские модницы носили «подчас на одном лишь трико телесного цвета», поскольку «самая тонкая юбка отнимала у такого платья всю прозрачность».

Мужчины-современники находили эту моду «недурной»: «и право, на молодых женщинах и девицах все было так чисто, просто и свежо. Не страшась ужасов зимы, они были в полупрозрачных платьях, кои плотно обхватывали гибкий стан и верно обрисовывали прелестные формы». Воцарение в моде нежных легких одеяний изменило и косметику: модницы стали стремиться к «благородной» бледности, которая оставалась в моде многие десятилетия. Пропагандисткой «стиля империя» в Петербурге стала французская портретистка Л.-Е. Виже Лебрэн, некоторое время жившая в России. Она носила самые короткие по тем временам юбки и самые узкие, обтягивающие бедра, платья. Наряды ее дополняли легчайшие шали, окаймленные античным орнаментом, лебяжьим пухом или мехом (мода a la russe).

Шали, шарфы и платки из разнообразных тканей, появившись в женском костюме еще во времена Московской Руси, прочно утвердились в повседневном и праздничном гардеробе буквально всех женщин России. И если дамы высшего света предпочитали воздушные накидки, соответствовавшие их «античным» нарядам, то в среднем сословии и в деревнях ценились яркие, цветастые шали из тонкой шерсти. Поначалу все они были привозными с Востока. Но в 1813 г. воронежская помещица В. А. Елисеева, на протяжении пяти лет распускавшая «кашмирскую» шаль для определения технологии ее производства, учредила первую шалевую фабрику в России. Виртуозность выработки, изумительное богатство орнамента и цветовых решений елисеевских шалей оставили далеко позади импортные образцы. Не имевшие, в отличие от привозных, изнаночной стороны, они, несмотря на дороговизну, мгновенно раскупались.

Шали и платки сохранились в костюме россиянок и при переходе от неоклассицизма к господствовавшему с 1810-х гг. стилю ампир. На смену изысканной простоте тонких античных «шемиз», пришли нарядно декорированные платья из тяжелых и плотных материй. Вернулся в моду и корсет, высоко поднимавший грудь и сильно перетягивавший талию. Облегающий лиф при покатой линии плеч, колоколообразная юбка — типичный силуэт российской горожанки «пушкинской поры». Буфы, бейки, рюши, оборки, зачастую набитые ватой или волосом для утяжеления подола и законченности силуэта, — отличительные черты моды 1830-1840-х гг. Остро модными считались тогда плетеные из шелка-сырца французские кружева, так называемые блонды. Будучи предметом роскоши, они оставались недоступной мечтой для большинства провинциалок, а словечко «блондовый» вошло в русский язык как синоним слов «суетный», «модный, но никчемный».

«Решительное притязание на европеизм» как «резкая черта, которая отделяет образованные сословия от необразованных» (В. Г. Белинский) выразилось в женской одежде 1840-х гг. появлением «парижского», «Х»-образного силуэта. Юбки, сильно присборенные на талии и потому выгодно подчеркивавшие тонкость и стройность женского стана, стали шить из нескольких полотнищ ткани, так что ширина подола порою достигала 4 метров! Для придания желаемой пышности, верхние юбки еще и надевали на нижние, сильно накрахмаленные или кринолиновые (кринолином называлась ткань из конского волоса в переплетении со льном).

«Можно ли без смеха смотреть на чудовищную ширину кринолина и бесконечный хвост, который особенно некрасив, когда забирает пыль с улицы?» — издевался современник. При такой моде приходилось ограничивать число дам, приглашаемых на вечера, а в театрах широко расставлять кресла, чтобы могли поместиться все купившие билеты. Пик увлечения кринолинами относится к 1850-1860-м гг., когда крахмальные юбки и каркасы из китового уса сменились металлическими конструкциями, похожими на клетки из стальных полос. Они получили в России удачное название «малаховских» — в память о Крымской войне 1853-1856 гг., центральным событием которой была битва за Малахов курган под Севастополем.

Узкий лиф на корсете российские модницы сочетали с широкими юбками и рукавами самых причудливых форм. В 1830-е гг. был популярен рукав «уши слона», пятилетие спустя — «бараний окорок», позже рукав плотно обрисовывал и обтягивал руку. Сложные формы рукавов диктовали особенности одежды для улицы, которая шилась достаточно свободной, прежде всего в верхней части. Исключительную популярность и практически у всех горожанок, любого достатка имели во второй трети XIX в. накидки. Кружевные мантильи (длинные сзади и едва доходящие до талии спереди), заимствованные российской модой из Испании, служили украшением даже самому простенькому платью. Хозяйки и посетительницы столичных салонов носили особые воздушные покрывала, выполненные в сложной технике: рисунок создавался пушинками лебедят, вручную закрепленными на ткань.

Но так одевались избранные. Горожанки попроще носили шерстяные манто, в холодное время года — меховые или стеганые на вате. Они напоминали старые русские душегреи, епанчи и являлись удачным сочетанием изобретений парижских портных с удобством и функциональностью традиционного русского костюма.

Придерживаясь модной «парижской» картинки, петербургская, а особенно московская франтиха стремилась внести в свой туалет индивидуальный вкус и не отказывала себе в удовольствии дополнить платье лишним бантиком или рюшечкой. «Если уж пошло на моду — чтобы по всей форме была мода! — смеялся Н. В. Гоголь. — Если талия длинна — то она пускает ее до колен, если отвороты платья велики — то у ней как сарайные двери...» Однако среди моря безвкусицы подобных «дополнений», попадались творения подлинно художественные, в том числе, например, льняные повседневные платья, вышитые соломкой — свидетельство мастерства безвестных вышивальщиц.

В провинции модницы копировали с большей или меньшей ловкостью сочетания цветов и фасоны столичных щеголих. Законодательницей мод являлась, как правило, губернаторша. Она же задавала тон платьев. В 1830-1840-е гг. женщины особенно любили «меланхолические» цвета (черный, серый, лиловый), оттенки же их получили самые невероятные названия: цвет «упавшей в обморок лягушки», «влюбленной жабы», «мечтательной блохи» или «паука, замышляющего преступление». Но если своим выходным туалетам провинциальные красотки уделяли весьма заметное внимание, то дома, когда не было гостей, они могли ходить в старых халатах или кофтах, с папильотками в волосах или вовсе непричесанными. Особенно неизящной была в провинции повседневная обувь.

Атласные, прюнелевые и лайковые башмачки, равно как светлые тонкие чулки носили лишь в больших городах, да и то по праздникам. Провинция довольствовалась обувкой попроще. Самые умелые рукодельницы вязали белые ажурные чулки из тонкой бумажной нити, но одевались они редко, разве что на балы. Повседневно провинциалки ходили в серых грубоватых чулках и черных башмаках из козлиной кожи, а также котах (тупоносых «лодочках») с красной оторочкой. В столицах повседневная обувь женщин тоже не отличалась изысканностью — те же плоские туфли на низком каблуке, украшенные разве что шнуровкой сбоку или пуговицей.

Будничная обувь женщин, живших за пределами российских городов, соответствовала их «нарядам», остававшимся традиционными по крою, фасону и использованным тканям. Крестьянки почитали модную городскую одежду «господской» и мало что из нее заимствовали. Напротив, одежда представительниц купеческого сословия, а также мещанок являла собою попытку сопрячь «французское с нижегородским» — парижские моды с русскими украшениями и старинными головными уборами. Купеческое происхождение женщины, оказавшейся на балу в Благородном собрании, выдавало, как правило, обилие безвкусных перьев, кружев и бантов, пристрастие к крупному жемчугу и многоценным перстням, «распиравших пальцы».

Предательски портила любой модный наряд и характерная для купчих и купеческих дочек прическа — промасленные волосы, расчесанные на прямой пробор и прикрытые у замужних золотошвейным платком, уложенным головкой. В отличие от «благородных» дам, весьма деликатно использовавших косметику, купчихи щедро «приправляли» лицо румянами, белилами и сурьмой.

В середине и второй половине XIX в. смена стилей одежды россиянок убыстрилась. Прогресс промышленности, развитие транспорта, ускорение обмена информацией, в том числе рост количества журналов, формирующих вкус и умение красиво одеваться, — все это оказало прямое воздействие на моду. Законодательницами ее постепенно становились не аристократки, а богатая буржуазия. Зажиточный купец послереформенного времени обыкновенно гордился тем, что его «жену не отличишь от барыни» и старался выписывать и ей, и дочерям наимоднейшие наряды из-за рубежа.

Крикливая роскошь сложных женских туалетов 1860-1890-х гг., особенно заметная в столицах, была вне стилей, как и архитектура России того времени: господствовала эклектика. В одежде россиянок вольно сочетались элементы костюма разных народов и эпох (средневековый рукав, корсаж ампир, греческий орнамент). Очень популярными с начала 1860-х гг. стали гусарские и турецкие курточки, заимствованные из военных форм.

С середины 1860-х гг. платья на кринолинах стали казаться не модными, а смешными. К 1870 г. появились новые фасоны, плотно облегавшие бедра. Широкое распространение получили платья с тюниками (когда нижняя юбка драпировалась верхней, более короткой, часто — из контрастной ткани) и тюрнюрами (конструкциями из китового уса или подушечки, поддерживавшей пышные складки ниже спины). Костюмы из бархата, плюша, тяжелых шелков, которые шили расточительные дочери и жены богатых чиновников, органично вписывались в интерьер их домов, перегруженных мебелью с бахромой и помпонами, пышными портьерами, золочеными рамами и безделушками. Не только в среде разночинной интеллигенции, но и среди старого российского барства такой «буржуазный» стиль получил меткое и едкое наименование «tapissier» («обивочный»).

Одновременно с ним в российской женской моде возникло и иное направление, вызванное появлением эмансипированных женщин из мещан и интеллигенции. Они решительно отвергли все неудобные в ходьбе фасоны платьев, корсеты, мешавшие нормальному дыханью, претенциозные украшения. Одежда студенток, курсисток, новых женщин была формой выражения их социальных настроений. Эти эмансипэ носили блузы-гаррибальдийки (рубашки красного цвета с отложным воротником, названные по имени Дж. Гаррибальди), платья и кофты с жесткими стойками, чем-то напоминающими мужские, куртки и свободные блузы с галстуком.

В сумочках этих новых женщин, кроме носового платка, кошелька и маленького бумажника, имелась, как правило, эмалевая (или перламутровая) коробочка с папиросами. Жилеты, высокие сапожки, прямые неприталенные пальто, шляпы с приподнятыми по сторонам и слегка опущенными спереди полями («амазонки»), считавшиеся элементами мужского костюма, говорили об их обладательницах как о сторонницах движения за равноправие.

С 1860-х гг. обычным «туалетом» деловой и работающей женщины для выхода на улицу и для визита стали простые в крое и практичные костюмы. Выкройки их с 1850 г. регулярно публиковались в качестве приложения к журналу «World Fashion». Выписывался он и портнихами, и простыми горожанками. К концу XIX в. особую популярность приобрели костюмы с юбками, мягко облегающими фигуру и расклешенными внизу («тайор»). Они дополнялись жакетами, блузками и стали буквально «униформой» российских работниц и курсисток конца прошлого века. Помимо костюмов, стандартной одеждой российских работниц прошлого столетия были «парочки» (сарафаны с кофтами из той же ткани), а также ситцевые платья с прилегающим лифом и сосборенной юбкой.

Когда с конца 1860-х гг. женские платья и костюмы укоротились, перестав закрывать щиколотки, приобрели значение цвет подбираемых чулок и изящество обуви. Мещанки, работницы, простые горожанки не могли угнаться за модой и носили все те же коты. Аристократки и «буржуазки» выбирали для себя обувь с позволительной для их достатка тщательностью, соответственно времени года. В холодное время это могли быть бархатные сапожки, отороченные мехом, или фетровые боты, а также высокие ботинки на шнуровке.

Летом, на вечер и дома надевали туфельки. Вся модная женская обувь непременно делалась на каблуках, с течением времени менялись лишь его высота и форма. Что же касается чулок, то белые с конца века стало «приличным» носить только к белым платьям. Повседневно же надевали чулки нейтральных цветов (серые, беж), а к праздничному туалету — в цвет нижней из юбок. Остро модными считались полосатые и ярко-клетчатые чулки, которые носили к платьям и юбкам из шотландской шерсти.

Наиболее распространенными аксессуарами модной женской одежды второй половины XIX — начала XX вв. были перчатки и зонтики. Перчатки — светлые, цветные замшевые, шелковые или нитяные — изготовлялись разнообразной длины и фасонов. Летом носили перчатки кружевные, нередко без «пальцев» (так называемые митенки), зимой — трудно было обойтись без шерстяных. Безусловное функциональное значение в дождливую русскую осень и в солнечное лето имели в России и зонтики, бывшие в то же время изящным дополнением платья или костюма. Ручки зонтиков делались из кости, дерева, панциря черепахи и даже из драгоценных металлов. Сумки, имевшие по большей части форму мешочков, россиянки носили нечасто, и чаще немолодые дамы.

Умение элегантно одеваться предполагало также тонкое соответствие между нарядом и прической или головным убором. Любое платье, повседневное, вечернее или бальное, дополнялось и завершалось ими. Судя по фотографическим и акварельным портретам второй половины XIX в. разнообразие головных уборов россиянок было удивительным. Береты, тюрбаны, наколки, чепцы, сетки, а также особенно модные фаншоны (полупрозрачные капоры, заимствованные из французской моды) украшали головки и молодых девушек, и весьма почтенных дам.

Хороший вкус — если верить российским модным журналам 1890-1900 гг. — отличало также умение подбирать ткань и фасон в соответствии с предназначением будущего наряда. Русская дворянка вполне могла принимать гостей в «парадном неглиже», но ее «неприбранность» должна была быть тонко продуманной. В утреннем капоте или шлафроке, сшитом из легкой, светлой ткани, позволительно было выйти к завтраку и даже принять в раннее время неожиданного гостя. Однако и капот, и шлафрок считались неуместными после полудня. Дневное домашнее платье чаще всего шилось из кашемира коричневого или гранатового цвета; такими же делались форменные платья гимназисток.

К концу XIX в. в гардеробе обеспеченных горожанок появились особые наряды, предназначенные для домашних приемов гостей. Они отличались от вечерних и бальных туалетов меньшим богатством использованных тканей, меньшей пышностью декора, так как должны были производить впечатление прежде всего удобных, носимых как бы повседневно. Часто такие домашние, «будуарные» платья кроились из целого куска материи и делались более свободными, чем для выхода на улицу. Прическа, вершившая домашний вечерний наряд, исключала использование богатых украшений, цветов или перьев; наиболее уместными считались черепаховые гребни, шпильки и изящная небрежность двух-трех «случайно выбившихся» локонов.

Для выхода на улицу и для визитов модные журналы рекомендовали иметь особые дополнения к нарядам, так как выходить на улицу в том же платье, в каком ходили дома или предполагали быть в театре, — считалось дурным тоном. Одним из таких дополнений могла быть короткая пелерина, «тальма» или, например, шарф с подобранной в тон шляпкой и перчатками, не говоря уже о разнообразной верхней одежде (пальто, куртках-казакинах, манто и т. п.).

Блестящие и сверкающие украшения — платьев, причесок, пояса, равно как все виды серег, брошей, колец и браслетов — женщина со вкусом надевала лишь к бальному вечернему туалету. При этом выйти в вечернем платье на улицу и, например, дойти пешком до театра или знакомых считалось верхом безвкусицы. Надев нарядное платье и украшения, полагалось нанять экипаж. Кроме того, в начале XX в. для выездов на званые и торжественные вечера представительницы наиболее богатой части российского общества стали шить специальные «сорти-де-баль» — накидки из дорогой ткани или меха, прикрывающие роскошный наряд.

Жены крупных буржуа, банковских дельцов, удачливых торговцев одевались в конце прошлого столетия у лучших российских портных. На их финансовые возможности были рассчитаны и модные украшения, и новые аксессуары одежды. Однако взгляд современника быстро отличал элегантную аристократку от стремившейся быть похожей на нее представительницы «третьего сословия». «Купеческий налет» сказывался в выборе тканей, «кричащей» роскоши драгоценностей, весьма «откровенном» декольте и прилегающем лифе бальных платьев.

На улицу купчиху было узнать еще легче: наряду с модными пальто и манто, обрисовывавшими их крупные фигуры, купчихи и купеческие дочки часто носили бархатные салопы, часто на меху или на вате, с широкими рукавами и длинными пелеринами. Российские купчихи сознательно сохраняли в своем костюме эту вышедшую еще в 1830-е гг. из моды монументальную форму одежды, что позволяло им внешне отделять себя от разночинной интеллигенции, ориентировавшейся на европейские представления о стиле и умении одеваться.

Но как ни упрощались фасоны женских платьев, как ни демократизировались, — все же модная одежда оставалась и в конце XIX в. одеждой для праздных, не знающих, чем себя занять, скучающих обладательниц тугих кошельков. Различия в повседневном и праздничном костюме зажиточной части общества и людей с ограниченными средствами стали особенно заметны с 1900-х гг., когда на выбор фасонов, цветов, манеры одеваться стали оказывать влияние стили декаданс и модерн. Мотив медленного умирания, упадка, манерной усталости в декаданса, подражание «длинному и гибкому ростку вьющегося растения» в стиле модерн, сформировали особый силуэт, типичный для европейской и российской моды начала столетия. Его отличала вытянутость, извивы, завышенная и нечетко обозначенная талия: «все шло в длину, увеличивало свою протяженность щупальцами, возносилось вверх и оттуда падало или гибко никло...»

Самым модным силуэтом считался силуэт «амфоры», для чего баску, шарф или тюнику драпировали спирально вокруг фигуры. Идеальной драпировкой являлись также меховые или страусовые боа. Дамы и барышни, следуя новой моде, заказывали платья с высоким глухим воротником-стойкой или же, наоборот декольтированные, открывавшие ставшие модными худые ключицы. Чаще других материалов использовались атлас и матовый, шуршащий шелк-муар, воспетый Игорем Северяниным. Платья из муара глухо и плавно колебались, подобно волнам. Типичными цветами стиля модерн считались водянисто-зеленый, серо-зеленый, пепельно-серый, черный в сочетании с лиловым или лиловато-сиреневым, а также, по контрасту, с огненно-рыжим.

Модным дополнением прически почитались страусовые перья. Струящиеся платья и костюмы для визитов дополнялись своеобразными шляпами с огромными полями шире плеч или, наоборот, маленькими восточными тюрбанами с прикрепленной надо лбом отделкой, поставленной вертикально. Скользящая походка, бледное лицо с подведенными глазами и томный голос считались хорошим тоном. Особенным успехом стиль модерн пользовался в среде мелкой и средней буржуазии, а также у людей богемы, мира искусства, где среди актрис, поэтесс и художниц было немало поклонниц «изящной немощи».

Впрочем, российское общество начала XX в. состояло не из одних только «декаденток». Большинство женщин вовсе не интересовало отразить в костюме собственное понимание искусства одеваться. Они носили вещи, отстававшие от моды, поневоле избегая всяких экстравагантностей. Покрой, расцветка, отделка отвечали общему направлению и стилю, но были строже, корректнее, нежели модели в журналах. Большую популярность завоевали простые фасоны типа «принцесс» и сарафаноподобные юбки на бретелях, под которые надевались блузки.

Особенно легко этот фасон привился в мещанской среде, так как напоминал традиционный русский костюм. Платье мещанок отличалось от одежды аристократок не столько фасоном, сколько умением, с которым оно было сшито, подбором материалов и отделок. Понятие «мещанский вкус» отражало отнюдь не вкусы женщин целого сословия, но характерное для не слишком состоятельных горожанок стремление дешевыми средствами подделаться под буржуазную роскошь.

В то время как мещанки, стараясь «быть не хуже других», «усовершенствовали» свои платья дополнительными бантиками, кружевцами, бахромками и «миленькими брошечками» (вроде ангелочков, сердечек и блестящих фальшивых камней), — женщины с хорошим вкусом старались избежать в одежде вычурности и лишнего блеска. Их костюм модифицировался в направлении большей практичности. Не избежала этого и домашняя одежда. Халаты, капоты и шлафроки с запахом были неудобны для женщины, озабоченной с самого утра домашними делами. Поэтому для дома многие горожанки стали шить простые свободные платья, поверх которых надевали фартук. Появившиеся в 1910-х гг. пижамы (их шили из шелка) в качестве домашней одежды не привились, оставшись символом утренней богатой праздности героинь «немого» кино.

Удобными в повседневной носке год от года становились буквально все элементы гардероба россиянок — дневные, послеобеденные, вечерние и даже бальные платья. В начале XX в. буквально все ощутили преимущества прорезиненных пальто и плащей. Практичностью объяснялась и возникшая мода на вязаные вещи (например, джемперы, не утратившие своего значения в гардеробе по сей день). Несомненное влияние на появление новых видов одежды оказало вошедшее в моду в конце 1890-х гг. увлечение спортом (велосипедным, конькобежным, верховой ездой). Благодаря ему, даже для повседневной носки стали изготавливаться и продаваться свободные блузы, сравнительно короткие юбки в складку и даже (впервые в истории женской моды!) широкие шаровары на манжетах ниже колен.

Модной обувью в начале XX в. считались лакированные или шнурованные ботинки со светлым верхом и черными лакированными носками и каблуками, а также «лодочки» с перепонкой. С вечерними и бальными платьями надевали, как правило, остроносые туфли на высоком каблуке, которые украшали блестящей пряжкой. Хороший вкус требовал подбора цвета чулок точно pendant цвету туфель.

Однако все еще не все женщины и даже не их большинство могли себе позволить этот «хороший вкус», да и просто покупку одежды с учетом индивидуального стиля. Модистки и портнихи брали за пошив изысканных платьев огромные деньги, и стесненные в средствах горничные, камеристки, бонны, гувернантки могли лишь мечтать о «модном гардеробе». Элегантность была позволительна лишь представительницам обеспеченной части общества.

Помимо «буржуазок» и дворянок, модную одежду в начале XX в. носили купчихи, однако взгляд современника по-прежнему нетрудно выделял последних в толпе гуляющих, в театральной ложе, в магазине. Дорогие одежды, выписанные купцами для своих жен и дочерей из-за границы или же сшитые в лучших российских домах мод («госпожа Ольга», «Н. Ламанова», «А. Т. Иванова»), — теряли на толстых и неуклюжих фигурах все изящество. Неумение носить и сочетать наряды и аксессуары, излишества в украшениях придавали карикатурность облику российских купчих.

В отличие от них, работницы российских фабрик не стремились угнаться за модой. Их обычной одеждой с конца XIX в. была по-прежнему сосборенная на талии юбка и свободная кофта с баской. Многие носили и платья, но чтобы покрой их был достаточно удобным, во всех швах немного отступали, лиф припускали пошире и не встрачивали в него «косточек», юбку укорачивали, на рукавах не делали напусков. Их рабочую одежду дополнял фартук и накинутый на плечи платочек, завязанный под подбородком. Излюбленными и недорогими тканями, из которых шилась каждодневная и праздничная одежда российских работниц, были ситец, миткаль, бумазея и сатин. Обувь к таким «нарядам» носилась соответствующая: кожаные ботинки с резинками по бокам, реже — грубоватые туфли на небольшом каблуке.

На небольших фабриках и в мастерских работницы нередко одевались вообще по-крестьянски, в сарафаны с кофтами или платья-рубахи. В деревнях же женщины и в начале XX в. оставались верными традиционной одежде, проверенным веками фасонам и крою. Только шить такую одежду (сарафаны, казакины, поневы) стали чаще из фабричных тканей, а не из домотканины. В сельской местности Центрального Промышленного района и Урала городская мода оказывала более сильное воздействие на крестьянский костюм. В начале XX в. крестьянки этих губерний стали покупать себе праздничные наряды в магазинах готового платья, появившихся в начале XX в. не только в крупных, но и в провинциальных городах.

Таким образом, за два века — XVIII и XIX-ый — костюм всех российских женщин, и богатых и незажиточных, заметно изменился. Европейская мода, которой вначале следовали лишь приближенные ко двору, завоевала тысячи приверженцев — в XIX в. во всех городских сословиях, а с начала XX в. — и в деревне. Сословные отличия в одежде, столь заметные еще на рубеже XVIII-XIX вв., стали стираться. И если в начале XIX в. зависимость платья от костюмных традиций сословия была явной, по сорту и узорам ткани, из которой был сшит наряд, его фасону и украшениям можно было отличить сложнейшие оттенки положения его обладательницы в обществе, то спустя столетие свою традиционность сохранила лишь крестьянская одежда, и то не вся и не везде.

Одежда россиянок, изменения стиля которой оказались в непосредственной зависимости от причуд европейской моды, стала индикатором значимости того или иного события в политике, литературе, искусстве. В то же время, основные различия в манере одеваться диктовались отныне прежде всего отличиями вкусов и привычек, а также размерами кошелька. Общую же тенденцию развития женского костюма в России в начале нынешнего столетия удачно подметил один из авторов «модного обзора», опубликованного на страницах журнала «Столица и усадьба» за 1914 г.: «Чутко прислушиваясь к запросам нового уклада жизни, платье стало просто и практично, — отметил он. — Удобный для движения, свободный покрой окончательно отвоевал себе место».