Дом Цветаевых.

Трехпрудный дом.

Существует уйма четких, но ненужных иерархий. Можно, при старании, определить самый высокий дом в Москве, самый большой по площади, дом самый дорогой или же самый старый. Все это, по большому счету, ни к чему. Интересно бы найти самый любимый дом Москвы из тех, что существуют в наши дни. Ведь со снесенными домами все понятно. Самым любимым был дом, где жила до замужества поэтесса Марина Цветаева. Собственно, она одна тот дом любила — прочие члены семьи относились к нему без особых восторгов. Но этого было достаточно.

Заслуживал ли ту любовь сам дом? Трудно сказать. Не за заслуги любят. И не за особенности, не за то, что не такой как все. Во всяком случае, Трехпрудный дом (как его часто называли обитатели) был донельзя банален — построен по типовому проекту, этакая хрущевка середины девятнадцатого века. Но, правда, на одну семью.

Вот как о том доме писала сестра поэтессы Валерия: «В доме одиннадцать комнат, за домом зеленый двор в тополях, флигель в семь комнат, каретный сарай, два погреба, сарай со стойлами, отдельная, через двор, кухня и просторная при ней комната, раньше называвшаяся „прачечная“... От ворот, через весь двор, к дому и кухне шли дощатые мостки... Жил тогда у нас дворник Лукьян... Он завел во дворе себе уток... Флигель наш сдали купеческой семье... У ворот наших стоял столетний серебристый тополь... С улицы дом казался одноэтажным».

Или другая сестра, Анастасия: «С улицы... одноэтажный, деревянный, крашенный — сколько помню его... коричневой краской, с семью высокими окнами, воротами, над которыми склонялся разлатый серебристый тополь, и калиткой с кольцом, нажав его, входили в немощеный, летом зеленый двор, мостки вели к полосатому, красному с белым парадному — над ним шли антресоли».

Сама же Марина Цветаева не писала о доме — она складывала ему гимны. «Чудный дом, наш дивный дом в Трехпрудном, превратившийся теперь в стихи». «Прыжками через три ступени взбегаем лесенкой крутой в наш мезонин — всегда весенний и золотой». «Был заповедными соснами в темном бору вековом прежде наш домик любимый. Нежно его берегли мы, дом с небывалыми веснами, с дивными зимами дом». «О, как солнечно и как звездно начат жизненный первый том, умоляю, пока не поздно, приходи посмотреть наш дом!.. В переулок сходи Трехпрудный, в эту душу моей души».

Дом был, что называется, с атмосферой. В первую очередь, конечно, комната самой Марины — «комната с каюту, по красному полю золотые звезды (мой выбор обоев: хотелось с наполеоновскими пчелами, но так как в Москве таковых не оказалось, примирилась на звездах), к счастью почти сплошь скрытые портретами Отца и Сына — Жерара, Давида, Гро, Лавренса, Мейссонье, Верещагина — вплоть до киота, в котором Богоматерь заставлена Наполеоном, глядящим на горящую Москву. Узенький диван, к которому вплотную письменный стол. И все».

Аделаида Герцык (поэтесса, подруга Цветаевой) увидела тряпочку: «И как идет к вашему дому этот блеклый кусок атласа». Шел Серебряный век. Старый и добрый московский уют делался артефактом. А поэтесса вышла замуж. Был куплен дом в Замоскворечье, на Полянке. Марина радовалась:

— Главное — мы нашли дом, который похож на Трехпрудный!.. Такая провинциальная старина.

Марина старалась обставить тот дом как свое родовое гнездо:

— Тут был у нас в Трехпрудном буфет... А сбоку и над амбразурой окна — висел, столько лет, портрет Варвары Дмитриевны Иловайской... Но идиллия вскоре испортилась. В 1913 году Цветаева с супругом выехали в Коктебель, а когда вернулись, уже шла война, и дом был переоборудован под психбольницу.

— Знаешь, Ася, оказалось, что это — больница не нервная, а психиатрическая... И въезжать туда после того, как там сумасшедшие жили? Я не хочу там жить! И потом — знаешь, я когда вошла в этот дом, поняла, что он мне совсем чужой! И совсем он уж не так похож на Трехпрудный. В нашем простор был... было в нем волшебство...

Сказка кончилась.

А Трехпрудный дом, самый любимый дом Москвы, в войну был переоборудован под лазарет, а в революцию, зимой, растащен на дрова.